Бабьи лица генералов по столицам — мужиков не досчитаться сват-девицам.
Тьма невест, а мужичонков пшик сегодня, их ведут во имя Родины на бойни.

Разделили, рассекли, размежевали наши души, наши судьбы, наши дали...Генералов бабьелицее отродье, кто из вашеств постсоветских — благородье?

Кто до Приштины довёл от Хандагара, не сыскать тому величия и славы.
Жажда власти на огрызках сверхдержавы. Кухня Родины кровавого угара.

Бабьи лица генералов жгут ночами в семьях тех, кто похоронки получали.

******

Ордена солдатской Славы разбивает об асфальт
продувной, бедовый малый, внук того, кто брал Белград.

Брал Европу не бесстыже. Брал по праву, за своё.
Он в Берлине не облыжил имя горькоё твоё.

Внук-барыга, среброимец в слитки льёт кровавый пот.
Прощелыга, проходимец, мародёр гвардейских рот.
 
На асфальт летит эмаль — больно, страшно, стыдно... Жаль.

******

Немец что? Фашист и баста. Серебра в наградах — нихт.
А звезда — кровавой масти. На груди драгмет горит.

Каждый орден стоит мелко, хоть, поди-ты, серебро.
Здесь ни в чём не надо сверки: сбил эмаль и сшиб своё.

В слиток слил и вся зарплата. Старичьё — оно ничьё.
Что орёт? Что память свята? А жевать её за что?!.

Смял булыжник мостовой орден с Красною звездой.

******

Расстрелян был во время сверки времён, событий и эпох,
как мородёр, что на поверке переступил судьбы порог.

Он ювелир иного века, где по забвению страны
забыть решили человека, кто шёл сквозь ужасы войны.

Того, кто шёл сквозь кровь и бойни не для того, чтоб ордена
переплавляли непристойно, как будто в том колец вина.
 
Хоть ювелир сноров и юн, расстрелян памятью коммун.

******

По последнему приколу души к ангелам летят,
записные острословы лечат сказками внучат.

Всё легко перевирают с балаганным шутовством,
орденишки примеряют, выгнув прошлое ребром.

В том ребре — земные драмы отлетают к небесам.
То ребро сосут профаны в подреберье ушлых дам.

От рождения до смерти — круговерти, круговерти...

******

Героев нет, а ордена прислали. Кому-то надо срочно их раздать.
Немученников долго не искали. Чуть свистнули и вышла строем рать.

И вот уже до орденских подмышек стоят столпы Отечества — мужи,
вкусившие подсечек и облыжек, но вырвавшие крупные куши.

Одни руководили земснарядом, что в арьергарде вырыл бункера.
Иные, в той же бункерной засаде, Отечества урвали ордена.

Когда они в Историю войдут, под гильотиной лавры опадут.

******

Нет сноса камзолу. Он носок и важен, хоть вытерт на рытвинах лет.
А я в том камзоле был страшно отважен и прежде носил партбилет.

Теперь даже дети гурьбой на рассвете орут партбилету: “Ату!”
Тогда, когда взрослых за шалости эти свезли бы играть не в лапту.

Комбеды полпредам не слали обеды, и трупный их голод разил,
и внуков съедали голодные деды, лишенные чести и сил...

Где трупные ямы забили бурьяны, там век партбилет уронил.

*******

Рука к руке. Перо к перу. А что душа? То, знать, — из глины,
от материнской пуповины. А дальше... Я не разберу.

Кураж, азарт, аллюр, оскома, предвосхищение услад?
То — пьяный бред у гастронома, то — бывших уз сердечных хлад.

То взлёт, то пропасть... Озаренье. Вновь беспристрастие судьбы,
второе внутреннее зренье, взамен напевов Кабалы.

И очищение от зол, и — вечно порванный камзол.

******

Как дивно обустроен мир, в котором жили истуканы
в камзолах пепельных Аттил, ведущие народов кланы

сквозь племена и плевела в края иные ради встречи
мест предначертанных для сечи, где кровь их судьбы провела

в обетованные места. Над смрадом трупов клич кровавый,
где на заклание шли лавой — читают с белого листа...

Кто смерть в бою — короткий вздох. Кто ложь в строю, где сам он — лох.

*****

Есть дух поэзии нетленный. Его в дворцы не упекут,
пленяя роскошью надменной. Ему — вселенная приют.

Он — в каждом выстраданном споре. Он — в каждой песне соловья.
Как в расфасованном наборе, где ясно всё — от А до Я.

Отнюдь не старец благочинный, который прошлое простил,
а пылкий Демон, юный, сильный, себя в слова превоплотил.

Он сокрушил преграды зол и рабский сбросил с плеч камзол.

******

А когда мы отходим от наших побед, наших бед и житейских историй.
— Пей цикорий от нервов! — твердит мне сосед и включает сто грамм в свой лекторий.
 
Славы медные трубы ржавеют в траве, а в душе только бурые пятна.
Да и что бы ты сделал, когда по утру с перепоя в душе неопрятно?..

Да и что бы ты выдумал, что бы сказал, да и чем бы себя успокоил,
если ясно вполне — ни финал, ни вокзал, а привычный души крематорий...

Ни огня, ни воды на излучине лет, славы медные трубы — обычный втормет.